«Знаете ли Вы, что владыка святой человек? Он необыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви - явление необычайное. Но его нужно беречь, потому что такой крайний аскетизм, полнейшее пренебрежение ко всему житейскому отражается на здоровье. Разумеется, владыка избрал святой, но трудный путь, немногим дана такая сила духа». - Эти слова адресовал архиепископу Тверскому Фаддею патриарх Тихон (Белавин).

Святость архиепископа Фаддея была очевидна современникам ещё при его жизни.

Священномученик Фаддей (Успенский, 1872-1937) - Архиепископ Тверской (до этого - архиепископ Волынский, Астраханский) - величайший христианский святой ХХ века, соединивший в своей жизни архипастырское служение и аскетический монашеский подвиг.

Священномученик Фаддей (Иван Васильевич Успенский) родился в городе Васильсурске (Нижегородская губерния) в семье священника. Учился в Нижегородской Духовной семинарии, а затем в Московской Духовной академии, которую закончил в 1896 г. В 1897 г. принял монашество и был рукоположен в иеродиакона, а затем - в иеромонаха. Преподает в Смоленской (1897 г.), Минской (1898 г.) и Уфимской (1900 г.) Духовных семинариях. С 1902 г. занимает пост инспектора, а затем, с возведением в сан архимандрита, ректора Олонецкой Духовной семинарии. Отец Фаддей работает как православный ученый-библеист. Он пишет и издает диссертацию "Единство книги пророка Исайи" и другие научные труды, за которые ему была присвоена степень доктора богословия. 21 декабря 1908 г. архимандрит Фаддей был хиротонисан во епископа Владимиро-Волынского. Но, будучи ученым и архипастырем, владыка Фаддей всегда оставался прежде всего монахом, обращавшим первостепенное внимание на внутреннее делание. Он достиг удивительного смирения и всю жизнь отличался доходившей до нищенства нестяжательностью. После 14-летнего управления Волынской епархией в 1922 г. владыка Фаддей был арестован и выслан за ее пределы. Вскоре, освободившись из тюрьмы, он едет в Москву, где встречается со Святейшим Патриархом Тихоном, но снова арестовывается и ссылается в Усть-Сысольск. По преданию, во время встречи святитель Тихон сказал епископу Фаддею: "Вы - чудо нашего времени". Известно, что в ссылке епископ Фаддей многих укреплял духовно и поддерживал материально. После окончания срока ссылки в декабре 1923 г., уже в сане архиепископа, он был назначен на Астраханскую кафедру. В Астрахань владыка Фаддей приехал в самый разгар обновленчества, однако он не выступал против обновленцев публично, а обличал их примером своей святой жизни. Благодаря своему духовному авторитету, нестяжательности, доступности в общении архиепископу Фаддею удалось сплотить вокруг себя верующих, горячо полюбивших своего предстоятеля. Во многих домашних иконостасах рядом с иконами можно было увидеть фотографии Владыки. В декабре 1926 г. архиепископ Фаддей, назначенный перед тем одним из заместителей Патриаршего Местоблюстителя, должен был выехать в Москву в связи с арестом последнего. Однако до Москвы Владыка не доехал. Он был задержан властями в Саратове и отправлен в Кузнецк, где находился до марта 1928 г., когда был назначен на Саратовскую кафедру. В ноябре 1928 г. архиепископ Фаддей был переведен в Тверь. Здесь он продолжал жизнь молитвенника и аскета, окормляя и утешая свою паству. В 1936 г. власти лишили Владыку возможности служить, а в конце этого года он был уволен на покой. 20 декабря 1937 г. архиепископ Фаддей был арестован. 31 декабря, после десяти дней допросов и пыток, он был расстрелян. 26 октября 1993 г. в Твери, на заброшенном кладбище, были обретены мощи священномученика Фаддея, которые ныне почивают в городском Вознесенском соборе.

Память Священномученика Фаддея, архиепископа Тверского, празднуется 18 (31) декабря (преставление) и в воскресенье после 25 января/7 февраля (Собор новомучеников).

День празднования: 18/31.12
Дата рождения: 12.11. 1872 г. 19 век
Дата смерти: 31.12. 1937 г. 20 век
Дата обретения мощей: 26.10. 1993 г. 20 век
Дата прославления: 1997 г. 20 век

В этой статье использована информация с сайта ortho-rus.ru.

«Я опрашивал свидетелей». Отец Дамаскин – о загадке обретения мощей священномученика Фаддея, архиепископа Калининского и Кашинского.
Тверской областной еженедельник "Караван+Я"
Номер 51 (1132) от 27.12.2017
Прошлое и настоящее

В преддверии 31 декабря мы публикуем статью о великом тверском святом, священномученике Фаддее, тверском архиерее, замученном в канун 1937 года в тюрьме НКВД близ нынешней площади Гагарина. Так случилось, что именно этот святой и стал покровителем Нового года в Твери.

Каждый раз сам владыка Фаддей подсказывает, с какой стороны подойти нам к теме его жизни и смерти. Мощи святого находятся сейчас в самом центре Твери, в Вознесенском соборе. И в этот раз нам повезло: об истории обретения и перенесения мощей священномученика Фаддея нам рассказывает человек, благодаря которому это великое событие произошло.

Выдающийся церковный ученый, главный в России специалист по исследованию судеб новомучеников, пострадавших за веру в Бога от безбожной советской власти, архимандрит Дамаскин (Орловский) отвечает на вопросы газеты «Караван+Я».

– Как и когда вы пришли к теме новомучеников?

– Исследованиями жизни и исповеднического подвига новомучеников я начал заниматься в конце 1970-х годов. Встречи со свидетелями и участниками событий первых десятилетий после установления в стране советской власти, свидетельства о подвижнической, жертвенной жизни людей, сохранивших в себе чистоту христианского идеала, – все это призывало меня более пристально присмотреться к минувшей эпохе и к людям, жизнь которых была тесно связана с этой трагической эпохой.

Значимо было и то, что новомученики – пострадавшие в годы репрессий священнослужители и миряне – были не просто одной из социальных групп граждан, они были носителями нравственных и религиозных ценностей, которые признавались в России и в европейском мире в течение 1000 лет.

Тема новомучеников позволяла изучить историю России ХХ столетия в основных ее параметрах. Без изучения и анализа истории страны невозможно действовать разумно сегодня, неизбежной становится обреченность на совершение серьезных ошибок.

Изучение жизни и подвига святых нового времени я считал своим долгом – перед церковным обществом и перед страной, поприщем, на которое меня призвал Господь и от которого я не мог уклониться. Я стал опрашивать свидетелей событий, проводить анализ всех публикаций по этой теме – российских и зарубежных, включая редкие издания периодики. Не могли использоваться только документы, хранящиеся в государственных и ведомственных архивах, которые на тот момент были закрыты. Но с 1991 года стало возможно подключить к исследованиям о новомучениках изучение и анализ и этих документов, значение которых трудно переоценить.

Тайна заброшенного захоронения

– Расскажите, как вы узнали о тверском владыке Фаддее и о месте его погребения?

– В ходе изучения жизни исповедников и мучеников ХХ столетия в первой половине 1980-х годов мной были опрошены свидетели, знавшие священнослужителей и мирян, пострадавших во время гонений на Русскую православную церковь в 1920–1930-х годах. И среди других живший на покое в Житомире архимандрит Спиридон (Лукич), который и сам интересовался судьбой исповедников, в особенности тех, кого он лично знал. Он с большим почитанием относился к священномученику Фаддею (Успенскому), в течение довольно продолжительного времени жившему в Житомире. Поддерживая тесные отношения с прихожанами в Твери, он собирал все, что касалось архиепископа.

Затем в самой Твери были опрошены практически все, кто прижизненно знал архиепископа Фаддея. Некоторые указывали и на место его захоронения. Однако, как оказалось впоследствии, изменение вида местности, уничтожение храма иконы Божией Матери «Неопалимая Купина», который долгое время являлся важным ориентиром, привели к утрате точного места. В середине 1980-х годов на этой территории были произведены раскопки, показавшие, что место захоронения действительно обозначено неточно.

Не имея новых свидетелей, я стал более внимательно изучать этот участок кладбища и пришел к выводу, что одно из мест все же чем-то отличается от других, как будто к нему все же прикасается рука человека, однако ровно настолько, чтобы не обозначить его для других, словно желая это место сохранить в тайне. Учитывая, что советская эпоха еще не закончилась, такое желание было вполне естественным.

Убежденный, что место определено правильно, я решил ждать, когда оно ничем не будет отличаться от других. В конце концов, это случилось, все признаки посещения этого места исчезли и более не возобновлялись, что позволяло сделать предположение, что человек, посещавший могилу, скончался. К этому времени изменилась уже и политическая жизнь государства. Однако для начала работ, направленных на обретение мощей, нужно было, чтобы стала ясна воля Божия, которая могла проявиться, в частности, через верующих жителей Твери, в их пожелании обрести мощи священномученика.

От времени определения места предположительного захоронения прошло более шести лет, когда летом 1993 года ко мне обратилась Юлия Ефимовна Топоркова (впоследствии игуменья Кашинского Клобукова монастыря Анна, перед смертью постриженная в схиму с именем Стефанида), которая попросила начать исследование по поиску места захоронения священномученика Фаддея. Нужно было взять на это исследование благословение епархиального архиерея. В начале октября 1993 года состоялась моя встреча с правящим архиереем Тверской епархии, который также пожелал начать поиски.

К исследованию были привлечены сотрудники отдела археологии Тверского государственного объединенного музея. Работы начались 24 октября 1993 года. Я наметил три предположительных места захоронения, чтобы, проведя официальные исследования, отбросить все версии. Я описал Юлии Ефимовне, где следует начинать раскопки. Первый день дал результаты скорее археологического характера – обнаружились остатки древних построек. Тогда я указал второе место. Проведенные в течение второго дня раскопки не дали желаемых результатов. Как часто бывает, при первых же неудачах люди теряют веру. Замусоренный край кладбища при дороге и отсутствие каких-либо ориентиров действительно не внушали больших надежд на успех.

Но я был уверен, что мощи архиепископа Фаддея будут обретены. Мне было известно, что погребение проходило при свидетелях, причем две свидетельницы точно знали, в какой день привезут на кладбище тело архиепископа Фаддея, третья оказалась здесь в значительной степени случайно, придя в этот день помолиться на могиле отца. Также было известно, что архиепископ Фаддей был похоронен без гроба, в нижней одежде.

В послепасхальные дни 1938 года тюремная могила была тайно вскрыта почитателями праведника, тело архиепископа переложено в наскоро сколоченный гроб, а в руку ему было вложено крашеное пасхальное яйцо. О смерти архиепископа было сообщено тогда же Местоблюстителю Патриаршего престола митрополиту Сергию (Страгородскому), который совершил заочное отпевание.

Обретение мощей владыки Фаддея: как это было

– Я в деталях объяснил Юлии Ефимовне, где следует на этот раз копать. Действительно, 26 октября 1993 года рабочие натолкнулись на захоронение. Были приглашены археологи, которые и завершили работу.

В могиле, имевшей все признаки тюремного захоронения, когда не соблюдаются общепринятые обычаи при погребении, были обнаружены останки человека, погребенного в 1930-х годах. Об этом свидетельствовала положенная в могилу монетка выпуска того времени. Останки находились в гробу, похожем на ящик, сколоченный из тонких и узких досок. Руки были связаны проволокой, в одной из них были скорлупки от крашеного пасхального яйца. Все это совпадало с архивными документами, указывавшими время кончины архиепископа (31 декабря 1937 года), и рассказами свидетелей, указавших обстоятельства и дату погребения (2 января 1938 года).

В тот же день была отслужена панихида по замученному архипастырю. После этого останки были перевезены в отдел археологии Тверского государственного объединенного музея, о чем мне сообщила Юлия Ефимовна. Она попросила меня приехать, поскольку в епархии не знали, что делать с останками дальше.

На следующий день, 27 октября, я прибыл в Тверь, в отдел археологии, где отслужил литию по принявшему мученическую кончину архипастырю. Археологи предложили обратиться за содействием к заведующему кафедрой судебной медицины Тверского государственного медицинского института доктору медицинских наук, профессору Виктору Сергеевичу Челнокову. Осмотрев найденные останки, он предложил обратиться к своему учителю – доктору медицинских наук заведующему находящимся в Москве отделом судебно-медицинской экспертизы Виктору Николаевичу Звягину, который согласился провести исследование на основании анализа исторических исследований и методологии, которыми в данных случаях пользуются эксперты. Виктор Николаевич блестяще провел исследование; оно проводилось с 2 ноября 1993 года по 15 марта 1994 года. Был сделан вывод, что найденные 26 октября 1993 года останки являются мощами, принадлежащими священномученику Фаддею (Успенскому), архиепископу Тверскому.

После завершения исследования Тверская епархия предложила передать мощи частным порядком, что я счел недостойным великого архипастыря. Я предложил сделать перенесение мощей в город Тверь официальным, открытым для верующих Твери событием, запланировав его на 30 декабря, накануне дня празднования памяти священномученика. Епархия согласилась и согласовала с городскими властями место встречи мощей и маршрут до Вознесенского собора. Автобус для перенесения мощей из Москвы в Тверь был предоставлен Александром Васильевичем Буренковым, издателем первой из серии книги «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской православной церкви. Жизнеописания и материалы к ним», опубликованной в 1992 году.

– Насколько нам известно, Александр Буренков уже давно вам оказывает помощь в издании книг. Как вы познакомились? Поддерживаете ли отношения сегодня?

– Меня познакомили с Александром Васильевичем в 1991 году, когда встала насущная необходимость в издании первой книги серии «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской православной церкви. Жизнеописания и материалы к ним» – первой нерепринтной книги, основанной на оригинальных исследованиях, проведенных внутри страны. Заинтересованность Александра Васильевича этой темой была основана на том, что он и сам проявлял глубокий интерес к истории нашего Отечества, нашего общества, к социальным процессам в нашей стране, обнаруживал подход к рассматриваемым социальным явлениям, который можно охарактеризовать как государственный. По его инициативе в Твери в свое время была организована презентация первой книги жизнеописаний новомучеников.

Помощь Александра Васильевича не ограничилась этим изданием, она продолжается и сейчас. По его инициативе в 1997 году был учрежден фонд «Память мучеников и исповедников Русской православной церкви», который стал научной лабораторией по исследованию этой темы, и даже шире – по исследованию истории России конца XIX и ХХ столетий, а также выработке методологических подходов к изучению отечественной истории и истории как научной дисциплины.

Почитание новомучеников

– Как обстоит дело с канонизацией новомучеников Русской православной церковью в настоящее время?

– Процесс внесения в состав Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской новых имен продолжается. Однако у всякого явления есть меры и границы. Оно не может продолжаться бесконечно или до тех пор, пока его не остановят объективные исторические обстоятельства в виде различного рода катастроф, войн и революций.

Канонизовано более 1500 новомучеников. Может ли церковное и гражданское общество при всех своих даже специально предпринятых усилиях в этом направлении усвоить исповедническую жизнь такого числа причисленных к лику святых? Не может, хотя бы и старалось это сделать. Поэтому следовало бы перед внесением нового имени в календарь рассматривать не только тот факт, что человек был убит в период репрессий, а церковную значимость события.

Следовало бы при включении нового имени ответить на вопросы, какой выдающийся исповеднический, христианский подвиг видится в жизни данного конкретного пострадавшего, в чем заключалось его жертвенное служение? В конце концов, репрессии в России имели массовый характер, и абсурдно прославлять только за то, что насильственная смерть человека наступила вследствие его принадлежности к определенной социальной группе. Может быть, человек и хотел бы перекраситься и выйти из этой социальной среды, да не успел. И такие случаи бывали. Об этом свидетельствует и наличие в нашей церковной истории сонма обновленцев.

Но самым важным является то, что в последнее время вследствие изменений законодательства мы имеем усеченную информацию о той эпохе и о пострадавших тогда людях, причем в самых важных для канонизации аспектах. Поэтому поспешное внесение сегодня имен пострадавших в Собор новомучеников может привести к тому, что туда могут быть внесены имена обновленцев, григорьевцев и людей, которые вместе с органами НКВД были участниками гонений на Русскую православную церковь.

– Что вы скажете о процессе почитания новомучеников в церковном обществе?

– Тема новомучеников прочно заняла свое место в сознании церковного общества. Издаются на эту тему книги, пишутся как научные, так и учебные работы. Жития новомучеников переводятся на иностранные языки. Если же говорить о том, насколько новомученики почитаются церковным обществом в качестве образцов, которым следует подражать и у которых следует учиться, то это уже зависит от качества самого общества и от отдельных людей – стремятся ли они к тому, чтобы реализовать в своей жизни идеал, имеют ли они этот идеал сами, хотят ли они быть такими, как наши святые, или это находится вне основных интересов их жизни. Но тогда святые тут ни при чем.

Сегодня на месте могилы владыки Фаддея на заброшенном Неопалимовском кладбище у Восточного моста построена деревянная часовня. Правда, грузовики при ее строительстве так размесили грязь, что к ней пока невозможно подойти ни со стороны моста, ни со стороны улицы Розы Люксембург. К сожалению, все, что у нас делается, делается без мысли о людях, формально. Но надеемся, со временем грязь уляжется и часовня у Восточного моста станет местом паломничества – как рака с мощами святого архиепископа в Вознесенском соборе.

Справка
Архимандрит Дамаскин (Орловский) – с 1996 года член Синодальной комиссии по канонизации святых Русской православной церкви, с 2011 по 2015 год – секретарь Синодальной комиссии по канонизации. С 2012 года – ответственный секретарь церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, научный руководитель регионального общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской православной церкви», доктор исторических наук. Автор более 200 публикаций по теме репрессий в ХХ столетии, канонизации святых, канонизации новомучеников и исповедников Церкви Русской.

Подготовила Мария Орлова

Оригинал материала расположен

Священномученик Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Лукояновского уезда Нижегородской губернии в семье священника Василия и жены его Лидии, у которых было семь сыновей и две дочери. Дед владыки был священником, и домашние почитали его как сугубого молитвенника, человека, имевшего глубокую веру и любящее, кроткое и снисходительное сердце. Из всех внуков дедушка больше других любил Ивана, которого называл архиереем. Брат Ивана, Владимир, учился в Санкт-Петербургской Духовной академии, Александр вместе с Иваном – в Московской, куда они поступили в 1892 году после окончания Нижегородской Духовной семинарии.

Иван Васильевич учился в то время, когда ректором академии был архимандрит Антоний (Храповицкий), с которым он сблизился и впоследствии подружился. Архимандрит Антоний во время своего ректорства в академии старался воздействовать на студентов не столько строгостью, сколько личным примером. Он в себе самом являл образец ученого монаха и христианского пастыря без какой-либо напускной мрачности и исключительного аскетизма. Многие студенты поэтому тянулись к нему, чувствуя в нем отца академии, который поможет в вопросах духовных, к которому можно без стеснения обратиться и за материальной помощью.

Конец ХIХ – начало ХХ столетия было временем, когда определились все духовные тенденции, явившиеся результатом тысячелетней истории России и последних двухсот лет европейских реформ. И как светская, так и духовная интеллигенция стояла перед выбором – или западноевропейская культура, или российская, уходящая корнями в глубину православия и русской истории. Лицам, предполагавшим принять духовный сан, надо было сделать на путях поиска истины свой выбор, но перед тем стать людьми достаточно просвещенными, чтобы выбор этот был сознательным.

Как-то, собрав студентов после ужина в столовой, архимандрит Антоний стал беседовать с ними. Он рассказал о людях шестидесятых годов ХIХ столетия, которые, увлекшись "известными идеями и чувствами, выражали недовольство и презрение к существующим в государстве порядкам, были горды и нетерпеливы к мнениям противников, которых называли консерваторами, которые, однако, были людьми более широкими. Аксаков говорил, что нужно вместо либеральных возглашений действительно быть где-нибудь в уезде врачом... и был ими осмеян... Люди шестидесятых годов утверждали либерализм государственно-правовой; напротив, славянофилы говорили, что у народа более достоинства и свободы... утверждали либерализм для личности; таковой сопровождается личным ограничением, имеет корень в борьбе с собою и зиждется на религии. Эту мысль важно помнить педагогам, чтобы не стремиться к расширению прав над учениками, проявляя либерализм лишь в отношении к начальству... но, конечно, нужно помнить, что путь такой труден и есть крест!.."

Удивляло, радовало и поддерживало то, что к ректору можно было прийти по любому вопросу, едва ли не в любое время. Как-то Иван Васильевич решил зайти к отцу ректору, чтобы спросить, к какому духовнику обращаться в трудных случаях.

– Я пришел поговорить о душе, – сказал он, – вроде того чтобы исповедоваться... Во всех аскетических сочинениях говорится о необходимости совета с духовным отцом...

– Обратитесь к отцу Герману, начитанному в аскетической литературе, к нему можно дать записку, – сказал о. Антоний. – А без совета действительно нельзя обходиться, может выработаться односторонность, разве только тому, кто еще, как дитя, незапятнан или по укреплении в духовной жизни не нуждается в совете. Ты ведь, по всему видно, в монахи пойдешь, – заметил вдруг ректор, – да и неудобно учителю без священного сана.

– Его можно принять и после, не принимая пострига, – ответил Иван Васильевич.

Затем он стал говорить о своем самомнении и самопревозношении.

– Ну, да разве это в вас есть? – удивился о. Антоний.

– Да, есть, особенно относительно своего значения среди товарищей.

Отец Антоний стал в ответ описывать виды самомнения, которое проявляется в самоупоении и осуждении других. Иногда и самоуничижение не свидетельствует о смирении – противно природе считать себя менее умным, чем явный дурак, но не нужно упиваться своими достоинствами, должно относиться к рассуждениям других о наших достоинствах и недостатках объективно, как бы речь шла не о нас, желая всегда добра ближним через свой дар Божий, подобно забывающей о себе матери при заботе о детях, упрекать себя за то, что не послужил, как бы мог.

– Но есть ведь и мнимое самомнение, – возразил Иван Васильевич, – когда сравнение себя с другими возникает невольно, подобно тому как невольно может возникнуть хульный помысел на Христа, Божию Матерь, на Крест – и тем более, чем более мы будем бороться.

– А что, тебя нельзя обидеть? – спросил о. Антоний.

– Меня никто не обижал, – ответил Иван Васильевич.

Заговорили о посте. Иван Васильевич сказал, что по внешности он мог бы назвать себя воздержным, но не постящимся, потому что поститься мог только по воскресеньям, так как поститься во время умственных занятий очень трудно. Отец Антоний ответил, что и не нужно, хотя и усвоенных уже привычек не следует оставлять. Далее заговорили об отношении к товарищам. Отец Антоний спросил, где лучше живется – в академии или дома. Иван Васильевич ответил, что в академии. Только близких товарищей в академии почти что и нет, потому что он разговорами о душе интересуется, а это некоторым скучно.

Иван Васильевич пошел посоветоваться к о. Герману, известному старцу, подвизавшемуся в Гефсиманском скиту неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры. Отец Герман оказался высоким, благообразного вида старцем с белым лицом, редко улыбающимся. Иван Васильевич назвал себя. Отец Герман, выслушав, спросил:

– Занимаешь ли ты себя, ну например, когда идешь куда-нибудь, мыслями о Боге? Это дело самое главное.

– Стараюсь вспоминать, – ответил Иван Васильевич.

Затем о. Герман спросил, что его смущает, и стал отвечать. Как во внешних науках, говорил он, существует постепенность в научении, так и в духовной жизни, а это ведь уже искусство из искусств, нельзя сразу вскочить на верхнюю ступень, только невозросшие мечтают о разных подвигах, вроде долговременных постов и уединения. Не это христианину нужно, потому что при всех этих подвигах человек может остаться фарисеем, главное дело в самоукорении, постоянном напоминании себе о своей греховности. Если нет тяжких падений, то может быть тонкая брань, и она может погубить человека, если у него нет самоукорения. Нужна постоянная исповедь – открытие зла и перед собой, и перед другими (или товарищами, или духовными отцами). Особенно важно чтение творений святых отцов, которые представляют нам как бы зерцало души. Хороши в этом отношении творения аввы Дорофея, Ефрема Сирина, а также Димитрия Ростовского и Тихона Задонского, которые есть наши Иоанны Златоусты и Василии Великие. Недостатки других мы скорее видим, чем свои, поэтому прежде всего нужно увидеть свои недостатки. Нужно стараться в других видеть доброе, а причину своих несчастий и бед увидеть в своих грехах. Если придут самолюбивые помыслы, с которыми будет трудно бороться, то лучше всего в этом случае читать шестьдесят девятый псалом.

Отец Герман спросил о планах на будущее. Иван Васильевич ответил, что пойдет или в учителя, или в священники, а к монашеству, пожалуй что, не чувствует склонности. Вообще же, как говорит отец ректор, и он в этом с ним совершенно согласен, нужно не произвольно в монахи идти, а ожидать указания обстоятельств и Промысла Божия.

Во все время разговора, который длился часа полтора, о. Герман говорил о самоукорении, говорил, возвращаясь к этой теме многократно и с разных сторон. Иван Васильевич, отвечая на вопросы о. Германа и сам задавая ему вопросы, касающиеся духовной жизни, старался, чтобы тот его понял, чтобы и вопросы, и ответы не были абстрактными, общими, а касались именно его; самоукорения же во все время разговора не чувствовал ни малейшего. Стал искать причину. "Неужели это оттого, что я как бы бесчувственное существо? Ну что же, в бесчувствии виновен".

К о. Герману в скит Иван Васильевич ходил довольно часто. Однажды о. Герман спросил:

– А вы не идете в монахи? Я, например, ушел двадцати четырех лет.

– Да нет, хотелось бы в учителя, а с сорока лет в священники. Священники ближе к пастве, они все-таки и в домах бывают своих духовных детей, а монахи нет.

– Ну, и монахи могут быть близкими, – возразил о. Герман и спросил: – А что, собственно, вас так устрашает в монашестве, если в монашестве, как и в священстве, одинаково нет развлечений, а только молитва и забота о пастве? Да между прочим и труд священнический иной раз вознаграждается весьма плохо. Поставят два штофа водки да дадут сорок копеек священнику – вот и все вознаграждение, а ему пришлось ехать за двадцать верст. Лучше всего бы тогда идти в город, где определенное жалованье. А вообще-то, – заметил о. Герман серьезно, – лучше бы идти туда, к чему есть призвание.

Учась в академии, Иван Васильевич обустраивал свой внутренний мир, проявляя в этом деле редкостное терпение. Желая знать о себе все в точности, он вел ежедневный дневник. Открывая ему свою душу, он сохранял удивительное целомудрие и утонченно-христианскую деликатность, записывая только то, что действительно существенно и важно, не позволяя себе в писании о других входить в излишние подробности, которые могли бы кому-нибудь повредить. Нежная душа его, сохранившая детскость и простоту, стремилась лишь к любви к Богу и безупречному исполнению заповедей, и он зорко следил за моментами ослабления этой любви, скорбя об охлаждении и душевной расслабленности, и вновь и вновь обращался за помощью к Богу. Дневник велся ежедневно, и в нем ежедневно подводился итог как внешним делам, так и внутреннему духовному состоянию. Через несколько лет, таким образом, стало возможным сравнить проведенный день с тем, как он был проведен год назад или больше.

Тогда же, в академии, видя, насколько наша плоть угнетающе влияет на дух, он решил как можно строже ограничить себя в потреблении пищи, чтобы не дать возобладать над собою тирании плоти.

Иван Васильевич всячески уклонялся от товарищеских трапез с вином и картами и от веселых академических пирушек, старался выполнить все положенные молитвенные правила, молиться во все время бодрствования и даже беседуя с товарищами; делал он это так, чтобы никоим образом не показать свои молитвенные занятия окружающим, но его душевный настрой все равно ощущался всеми. Он был единственным студентом в комнате, кто не пил вина, со смирением отказываясь от него. Он считал так: поскольку в Священном Писании советуется пить вино исключительно в целях врачебных, "для пользы желудка", а он в этом не нуждается, то и ни к чему его пить. Из-за особенного его поведения, из-за его веры, стремившейся найти свое действенное воплощение в повседневной жизни, возникали сомнительные помыслы, и он шел советоваться о них с отцом ректором.

– Отношения мои с товарищами по академии, а особенно по студенческому номеру, так сложились, что меня почти все любят, иные уважают, и уж во всяком случае не ненавидят; и вот у меня возникает мысль, будто мой образ жизни имеет какое-то поучительное значение. Да и самому трудно избежать мыслей, происходящих от сравнения себя с другими.

– Мыслей сравнительных избежать нельзя, – ответил о. Антоний, – но все, что у нас получается и делается хорошего, все это нужно вменять не себе, а благодати Божией. Себя же во всем укорять, не самоупиваться похвалами и не превозноситься.

– Знаете ли, отец Антоний, я хотел бы еще посоветоваться о своем чувстве, переживаемом мной в состоянии одиночества. Я и хотел бы говорить, особенно с теми, кого люблю, но почти все время удерживаю себя от разговоров, и получается так, что я вроде как удаляюсь от товарищей.

– Не следует удаляться от разговоров и от общения, – сказал ректор, – хотя бы даже и для того, чтобы не возгордиться от своего "подвига". Но нужно открываться тем, кто нуждается в беседе с нами и, прежде всего, в нашем сочувствии.

Постоянные размышления о цели земной жизни, о бренности земного, о средствах достижения жизни вечной захватывали душу и переходили иной раз в область сновидений. Иван Васильевич записывал в дневнике: "3 апреля. Воскресенье. Перед пробуждением видел странный сон – будто бы я недавно умер и вот переживаю состояние души вне тела. Душа моя все время вообще была покойна, а может быть, еще беспечна, не вошла в себя, не поняла своей участи и думает о том, что теперь за условия ее жизни. Она витает по местам, где жила, и думает: что я теперь буду делать доброго и как; когда я была в теле, то была возможность легко совершать добро, однако, к жизни в теле не чувствовалось желания; плохо, когда успокаивают (хотя и не с этой целью, а не вдумываясь надлежащим образом в сущность загробного состояния) тем, что исправление возможно и по смерти, более истины в словах Макария и говорящих, что по смерти нет раскаяния, возможно облегчение по молитвам Церкви (хотя и это не во всем верно, потому что они также не вдумывались в сущность загробного состояния). Вот, думалось душе, как бы теперь были полезны молитвы за мою душу (хотя в чем польза, не сознавалось); плохо, что во время жизни я не просил молиться и теперь умер внезапно... почувствуют ли близкие, что с моей смертью утратили что-нибудь? На деле я мечтал о связи, что же это за общение с другими вне тела? Однако предчувствовалось, что так едва ли останется, это общение почувствуется не отвлеченно лишь, а живее. Потом я прошел на крыльцо какого-то дома, где, как предположил, происходило погребение...".

Поскольку Иван Васильевич во всем себя ограничивал, особенно же в пище, то, естественно, зачастую переживал нападения от "обеденных помыслов". Он писал в дневнике: "22 апреля. Пятница святой Пасхи. После обедни я был борим обеденными помыслами, а за обедом поработился, по крайней мере, едва бы мог понять об желчи и оцте Владыки... или "Моя пища творити волю Пославшего Меня". На обед пошел спустя несколько минут после звонка и встретил отца ректора с инспектором; последний сказал: "Должно быть, проголодались, Иван Васильевич?" Как противоположна выраженная здесь мысль о беззаботности относительно обедов с моею заботливостью о них! Но, Господи! даждь ми восстати!.. Была всенощная... под конец она не была свободна от обедов; ...тяжело было встречать в сердце нечувствие, особенно потому, что это последняя пасхальная служба вечерняя: жаль расставаться с пасхальным богослужением – оно кажется каким-то величайшим небесным благом, хотя бы и принималось с малочувствием!..".

Самоограничение и борьба с помыслами относительно пищи были иной раз довольно мучительны, и Иван Васильевич как-то записал: "Обеды... но что с ними делать?! Сколько есть силы бороться – частью терпеть... укорять себя... не забывать главным образом о Боге и о том, что жизнь во Христе и любви... Стоял за службой... увы!.. то бросаемый в ужас оттого, что приходят обеденные мысли, и я как бы не различаю, что важнее, обедать ли или (трудно, собственно, сказать) – быть со Христом, то впадал в суетливые помыслы об экзаменах или о слабостях, то в ужас оттого, что стоял за каноном пасхальным, как каменный!.. Пал я и не знаю, как восстать!!! Господи! исцели меня. Ибо нет иной жизни... Нужно бы упомянуть о том, что нередко после обеда находит скорбное настроение, что-де не умею побороть страсти чрева. Но чрево берет свое, невзирая на призрачную скорбь. С одной стороны, что-де не нужно поститься для поста и есть в меру, что-де от неедения возгордишься... не в различении едения и неедения-де дело; с другой – постоянное неумение соблюсти себя во время еды и забытие в это время о хлебе ином. Так трудно соблюсти себя и так редко мера находится... Обеды являются в мыслях и в ненадлежащее время: иногда проснешься, и являются неприятные мысли о том, что до приема в себя пищи и прекращения подвига некоторого (стояния за обедней, чтения) осталось столько-то, а иногда ложишься с мыслями о продолжительности подобных времен и их распределении: не безразличными по временам кажутся дни постные и скоромные и роды пищи: здоровье иногда является двигателем подобных мысленных родов... Впрочем, да не придается этому малому значение великого... да не будет оно важным для жизни, как бы в этом была жизнь... жизнь в Боге и Господе Иисусе Христе все еще так нередко не понимается...".

В глубине души Иван Васильевич принял твердое решение – не жениться, держаться монашеского образа жизни. Как-то в академии во время молебна, который служил о. Михей, собрались многие монашествующие; Иван Васильевич специально присоединился к ним "в той, между прочим, мысли, – писал он, – что мне не нужно удаляться от общества людей столь высоконастроенных, хотя бы оно носило название монашествующих: ведь это люди, живущие жизнью небесной; и если мне придется остаться в мире и выделяться от монашествующих, то как оставить их небесную жизнь? как устроять жизнь самому, – в стороне и не по воле Божией? как... чего Боже сохрани!.. подумать о своих преимуществах и мнимом, как бы осуществившемся совмещении монашеского духа и живой жизни людей, то есть любви к ним деятельной!..".

– Конечно, вы будете монахом, у вас настроение такое, – ответил о. Антоний. – Всякий учившийся в академии призван к учительству, но не принявший монашества, разве может говорить то, что я говорил на лекции по пастырскому богословию?

– От монашества меня удерживает теперь мысль о невозможности тесной связи с пасомыми, – сказал Иван Васильевич.

– Едва ли вы будете в такой тесной связи, как учитель связан с учениками, – ответил о. Антоний.

Беседы о монашестве возникали между отцом ректором и Иваном Васильевичем не единожды.

– Вы есть настоящий, уже готовый монах, – говорил о. Антоний, – вам не принимать монашества – это прелесть дьявольская, дело гордости, не желающей принести себя в жертву Богу, потому что вы, хотя и хотите приносить добро, но по-своему. А перед принятием монашества может быть состояние такое. На многих перед принятием монашества находит страх и смятение, но потом всегда приходит радость и помощь от Бога – обет укрепляет решение. Пастырство вполне может быть соединено с монашеством, можно ходить по домам и стать странствующим миссионером... если вы пойдете в учителя, то не спасете свою душу – не принимающие священства или монашества из окончивших академию грешат против Церкви. Но конечно, если у вас определенное убеждение не идти в монахи, то тогда, конечно, не нужно идти.

– Я от пастырства не отказываюсь и не отрекаюсь, – сказал Иван Васильевич, – но монашество – это еще и особый образ жизни, а выбор образа жизни – это дело свободное, его человек должен избрать добровольно.

В конце концов Иван Васильевич решил приготовлять себя к отрешению от всего и молить Господа, чтобы Тот показал ему путь, которым подобало бы идти не ослабевая.

Весной, по сдаче экзаменов и окончании курса, Иван Васильевич собрался ехать на каникулы домой в Нижний Новгород. Перед отъездом был обычай заходить к отцу ректору. У него, по обыкновению, было много народа, и разговоры велись самые разнообразные. Прощаясь, отец ректор, посмотрев на его худобу, шутливо сказал:

– А вы поправляйтесь, будете архимандритом или епископом.

По приезде Ивана Васильевича в Нижний Новгород многие из духовенства и знакомые студенты стали спрашивать, не надел ли он уже клобук и кормят ли чем-нибудь у о. Антония или только духовной пищей.

Дома в Нижнем часто собирались гости, приходил дедушка-священник, Евгений Розов, братья отца. Иван Васильевич читал в ту пору книгу о. Иоанна Кронштадтского "Моя жизнь во Христе", и однажды за столом возник разговор о суеверии простого народа относительно почитания о. Иоанна. Отец Василий сказал, что о. Иоанн как раз вчера был в Нижнем Новгороде проездом, он его видел, и ему не понравилось, что о. Иоанн обставил себя декорумом, поставил аналой, положил крест, Евангелие, – разве нельзя молиться не столь открыто? Сын Иван стал горячо возражать:

– Это никакой не декорум, а нельзя ему запираться.

Потом он вспоминал этот разговор. Все бы ничего, но тон его голоса был значительно выше среднего. Можно и таким тоном говорить, но нельзя иметь ни тени раздражения, хотя бы и нервы дрожали.

Дома Иван Васильевич переговорил с отцом относительно выбора пути – не стать ли ему священником. Затем стали говорить о трудностях и особенностях священнического служения, например, если служить в селе или в уездном городе. Поговорили о ежедневном служении. Иван Васильевич спросил отца, есть ли в Нижегородской епархии неженатые священники. Выяснилось, что нет ни одного. Иван Васильевич сказал, что ему все говорят о монашестве.

– Ну что ж, – ответил отец, – монашество дело хорошее, но его нужно принимать обдуманно, зная, что принимаешь его добровольно и навсегда.

– Но в монашестве человек отделяется от людей, так как монах закрыт в стенах монастыря.

– Нет, он не отделен от людей, только он служит людям особенным образом.

– Может быть, у меня нет склонности к монашеству, – сказал сын и пожаловался, что нет в нем таланта к общественной деятельности, что он ни в чем не участвует, даже в разговорах, даже находясь в семье, все больше молчит.

– А надо бы входить даже в пустые разговоры, – сказал отец, – со светской барышней, с институткой не будешь говорить о богословии, а надо найти общий предмет разговора.

Прощание с домашними перед отъездом было всегда трогательным. В этот день Иван сказал матери, что при каждом прощании оставляет более, кажется, чем прежде. За обедом говорил с отцом и матерью и братом Александром. Говорил о значении внешних подвигов, особенно связанных с оставлением семьи; для некоторых внешние подвиги есть единственный путь, посредством которого они могут настроиться на религиозные чувства... Спаситель иногда требовал от желающих следовать за Ним немедленного оставления дома.

В половине третьего Иван Васильевич выпил стакан чаю и стал молиться. Через час начал прощаться. Всех поблагодарил. У отца с матерью попросил прощения за внешнее разъединение, что приходится разъезжаться по концам России, и за внутренние несогласия.

– Какие? – спросил отец. – Никаких несогласий не было.

– Да от тебя-то? – сказала мать.

Поехал. Молитвенное воспоминание соединилось со скорбным чувством разлуки с любимыми домашними, которая со временем должна стать окончательной. В академии его ждали учебные предметы, но главное – тот же подвиг, та же молитва, неусыпная работа над своей душой. "Сходил в собор Троицкий, – записывал он в дневнике. – По временам увидишь там студентов, углубленных в молитву, и сожмется сердце за себя, что я пребываю на земле, занимаюсь обедами и делами земными!.."

Обязательные проповеди в академии Иван Васильевич писал подолгу, старался быть в изложении мыслей точным, избегать безжизненности и в то же время красноречия, внешней красоты слога. При природном стремлении его к правде проповеди получались искренними, пронизанными личным опытом. Их с интересом слушали, отмечая, что они несут отпечаток монашеского аскетического духа. Закончив проповедь, над которой он работал двенадцать дней, Иван Васильевич записал в дневнике: "Вообразил и возможность... высшего балла... и должен был всячески смирять восставшие в душе мысли о хорошествах проповеди, ибо те же почти мысли, как и в прошлой проповеди, но выраженные как-то будто бы особо, ибо думалось, каждое почти слово проходило некогда через сердце, и почти все оживляющие сердце мысли внесены в проповедь..."

В 1894 году Иван Васильевич представил кандидатскую работу на тему: "Круг деятельности и задачи пастырского служения духовенства по каноническим памятникам домонгольского периода". Доцент академии Н. А. Заозерский писал в своем отзыве об этой работе: "Автор положил значительный труд на изучение первоисточников и почти не имел никаких пособий, основываясь в своем изображении пастырского служения в древней Руси только на этих первоисточниках". Иван Васильевич был назван в числе четырех лучших студентов курса.

18 января 1895 года Троице-Сергиеву Лавру посетил о. Иоанн Кронштадтский. Иван Васильевич впервые увидел его и по обыкновению, бывшему за службами о. Иоанна, причащался со многими студентами академии. Он писал в дневнике: "За благодарственною молитвою видеть пришлось выражение лица, которое со смущением только вместил слабый ум... это было лицо ангела! Здесь одно небесное житие и нет ничего земного. Умиленное славословие и благодарение о неизреченном даре, значение которого он так ясно понимал и видел... За обедней о сне речи не было, и от прочего был храним в молитве с о. Иоанном, которого образ не выходил из ума..."

Слово этого праведника имело глубокое значение для будущего святителя-подвижника и мученика. Незадолго перед принятием священного сана, когда остатки сомнений относительно избранной стези еще теснились в душе Ивана Васильевича, о. Иоанн, прозрев его пастырский путь и то, каким подвигом он прославит Христа, сказал ему: "Аще любиши Мя... паси овцы Моя... егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши". Часто, особенно в решительные моменты жизни, вспоминались эти слова Христовы, сказанные ему устами святого. И чем дальше, тем чаще вспоминались эти слова, которые в минуты самых тяжелых испытаний становились утешением Божиим.

В 1896 году Иван Васильевич окончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и был оставлен при ней профессорским стипендиатом. 15 августа 1897 года он был пострижен в монашество с наречением имени Фаддей, в память апостола Фаддея. В том же месяце он был рукоположен в сан иеродиакона, через месяц – иеромонаха и назначен преподавателем логики, психологии, философии и дидактики в Смоленскую Духовную семинарию. 19 ноября 1898 года иеромонах Фаддей был переведен на должность инспектора Минской Духовной семинарии с исправлением обязанностей преподавателя Священного Писания в 5-м классе.

С принятием монашеского пострига, священного сана и назначения преподавателем семинарии иеромонах Фаддей на каждом этапе своей жизни усугублял подвиги, и в особенности поста. Что еще он мог сделать и как потрудиться, как не усугубить подвиг поста, не увеличить ревность на пути нравственного совершенствования, подвига любви к своим питомцам; на них он смотрел как на врученных Богом, а на само преподавание как на святое послушание. Но этот его подвиг поначалу не встретил ни уважения, ни сочувствия со стороны коллег-преподавателей. На ревностного труженика посыпались издевательства и оскорбления, тем более неудержимо злобные, что сталкивались со стороны подвижника с кротостью и даже безответностью. Ни одного слова ропота или осуждения не сошло с его уст. Он уже выбрал свой идеал – пастырство и монашество, и его старался держаться твердо, вопреки всем искушениям. Он писал: пастырь "должен быть готов не только с любовью встречать тех, кто охотно идет на его зов, но и иметь мужество встретить времена, когда, по слову Христову, поражен будет пастырь, и рассеются овцы стада (Мф. 26, 31), когда сердце самого пастыря будет терзаться от уныния и скорби, а овцы стада, невзирая на это и как бы не чувствуя близости своей погибели, всё более и более рассеиваются по путям погибели, с которых хочет возвратить их пастырь. Он должен быть превыше обычных немощей, свойственных людям, дабы не иметь нужды "по вся дни... прежде о своих гресех жертвы приносити, потом же о людских" (Евр. 7, 27), дабы легка была его молитва, возносимая за грехи людские. Далеко должно быть от него всякое тщеславие и памятование обид, дабы кротостью его с большим удобством было побеждаемо упорство непослушных. Он должен иметь такую веру, чтобы, видя совершенное бессилие своего слова, возложить упование на всесильную благодать, которая и наиболее огрубевшие души смягчает, отверзая для восприятия слова пастыря даже сердца людей, желавших "искусить беззлобство его" (Прем. 2, 19)".

Начальству семинарии не понравилось, с какой ревностью совершал иеромонах Фаддей свое служение, так как она невольно обличала других, и его поспешили перевести в другую епархию, понизив в должности. Он был переведен на должность преподавателя основного, догматического и нравственного богословия в Уфимскую Духовную семинарию, где епископом был преосвященный Антоний (Храповицкий). Здесь в 1901 году иеромонах Фаддей написал и защитил диссертацию на тему "Единство книги пророка Исайи", за которую ему была присвоена степень магистра богословия. Рецензенты писали о ней как об исследовании, отличающемся обстоятельностью и полнотой, составившем ценный вклад в русскую богословскую науку.

Это было счастливое время для Уфимской епархии и для учащихся Духовной семинарии, когда во главе епархии стоял епископ Антоний (Храповицкий), отличавшийся неустанным попечением о духовных школах, а в отношении к подчиненному ему духовенству – мягкостью и простотой. Ректором семинарии был один из просвещеннейших пастырей-подвижников архимандрит Андроник (Никольский)[a], инспектором – иеромонах Фаддей.

Всюду, куда приходил епископ Антоний, он старался оживить церковную жизнь, побудить церковных людей к активности, к исканию просвещения и знаний, привлекая в качестве преподавателей выпускников духовных академий. В июне 1901 года в Уфе состоялось открытие епархиальных педагогических и певческих курсов для учителей церковных школ, на которые иеромонах Фаддей был назначен преподавателем общей дидактики, Закона Божия и славянского языка. Курсы проходили с 13 июня по 15 июля и возобновлялись каждый год.

При открытии курсов иеромонах Фаддей обратился к слушателям со следующими словами: "Озирая лицо земли русской, со скорбью мы видим, что из высших, иногда лишь по имени только, интеллигентных классов общества волна разнузданности мысли и воли все более идет в народ и грозит опустошить любимое достояние его – веру Христову. Еще по преданию и привычке он крепко держится этой веры, но холод страстей может корень и его жизни погубить, сделав его маложизненным, как подточен он уже сомнениями в большей части так называемого интеллигентного общества. И может случиться с ним то же, что с одною из древних христианских церквей: "ты носишь имя, будто жив, но ты мертв" (Апок. 3, 1). Не за то ли постигают его и постоянные бедствия: то голод, то засуха, то град, то землетрясения, что он оставляет веру отцов и не держится ее всем сердцем. Не оттого ли высшие классы общества озираются в недоумении, где найти исход из современного печального порядка вещей, и нигде не видят помощи человеческой, ибо бессильною оказывается эта помощь там, где необходима высшая помощь Божественная...

И вот ныне все мы, призванные быть просветителями народа, что должны положить в основание этого просвещения, как не веру Христову?.. Сохраним в себе этот свет Христова учения, глубоко внедренный в сердца наши еще при самом вступлении в мир сей, и взыщем его как драгоценное сокровище, ради которого мы готовы были бы оставить всё, лишь бы его приобрести прежде всего! И весь разнородный материал просвещения, из которого духовно созидается человек, постараемся приспособить к единой высшей цели человеческого существования! Цель же сия – приготовить в душе каждого внутреннюю храмину для обитания Христа, Который бы был светом вечным и истинным, просвещающим "всякого человека грядущего в мир!" (Ин. 1, 9)".

Ежегодное преподавание на курсах подвигло иеромонаха Фаддея написать "Записки по дидактике (общей и методике Закона Божия и славянского языка)" для учителей церковно-приходских школ, которые он издал в 1902 году, чтобы каждый преподаватель мог пользоваться его советами и вне курсов; они стали фундаментальной основой преподавания этих предметов в школе. Наконец было заявлено ясно, что основой обучения и подлинного просвещения является христианство, что любая форма воспитания и преподания знаний вне этого фундамента развращает человека, убивает его душу и сердце.

Преподавая на педагогических курсах для учителей земских школ, о. Фаддей внимательно присматривался к своим ученикам, призванным разносить знания по городам и весям Руси, которые в будущем могли оказать большое влияние на воспитание народа, так как земские школы начинали понемногу замещать церковно-приходские, зачастую попадая под начало неверующих чиновников. Печалило его, что учителя земских школ, не отрицая православной веры гласно, не посещали богослужений даже в двунадесятые праздники и относились к таким непосещениям весьма легкомысленно, не видя в этом ничего дурного.

Прощаясь с преподавателями при закрытии курсов, о. Фаддей обратился к ним с назидательным словом: "Может быть, скажут многие в ответ, что взамен того приобрели они такие сокровища умственные, ради которых следует признать извинительным и стеснение религиозных требований духа? В подобном-то ответе и сказывается неискоренимая привычка к тому иностранному, западноевропейскому порабощению свободной русской мысли и жизни, на которое столь давно еще начали указывать наши русские писатели. Доселе русский народ не чувствует потребности освободиться от нигилистического ига Запада, которое все сильнее и сильнее ложится на высшие потребности духа, вытравливая в сердце его потребность веры в Бога и правды в жизни. Ибо какие приобретения ума могут заменить ту "душу живую", которая столь необходима в деле обучения, особенно же воспитания? Пусть на уроках русского чтения дети постигнут всё совершающееся во внешней природе, строение растений, жизнь животных и так далее, – неужели к знанию этого более всего стремится их душа? Что сделается с нею, если, постигши все это, она останется в неизвестности относительно величайших сторон собственной жизни и ее жизнь не приобщится к жизни "Лозы истинной" (Ин. 15, 1), к которой она привилась бы, как одна из ветвей? Что будет с детской душой, когда взор ее будет всецело устремлен вне себя и не будет совсем различать совершающегося внутри?"

И с иным словом иеромонах Фаддей обратился к учителям церковно-приходских школ: "Ныне, в день вашего разъезда, должен сказать вам, возлюбленные братья, словами апостола, что проповедь наша к вам была не тщетна и вход наш к вам был не бездейственным (1 Кор. 15, 14; 1 Сол. 2, 1). Поистине пришлось нам видеть, что "проторжеся вода в пустыни и дебрь в земли жаждущей" (Ис. 35, 6), призыв к жаждущим идти на воды (55, 1) нашел отклик в сердцах многих, если не всех вас. С каким усердием и охотою занимались вы всем, касающимся близкого вашему сердцу дела воспитания и обучения детей! Как много и безропотно переносили вы труды и как мало при этом дозволяли себе развлечений! С какою любовью и доверием относились вы к тем, кто призван был передать вам необходимые знания и наставления, хотя бы и сам он не чужд был многих недостатков! Пусть в ваших собственных занятиях с детьми не было заметно особенно какой-либо обработанности приемов преподавания и воспитания, но зато как заметна была в них душа живая! Пусть в вашем пении также было, может быть, немало недостатков, которые неприятны для изящного слуха, но зато какое одушевление слышалось в словах молитв, которые вы пели в церкви или во время учебных занятий, или утром и вечером!"

Занятия, проведенные о. Фаддеем, оказали большое влияние на слушателей курсов. В своем слове при их закрытии один из курсистов, обращаясь к нему, сказал: "Примите нашу посильную благодарность за то светлое нравственное влияние, которое вы оказывали на всех нас во время пребывания нашего на курсах через ваши полные христианской любви и правды поучения в храме, через ваши чтения по общей дидактике, осветившие нам много в нашей учительской деятельности и научившие нас любить Христа и Его святую Церковь, через ваши образцовые уроки по славянскому языку, показавшие нам, как нужно вести преподавание последнего, чтобы оно оказывало действительно благотворное влияние на детскую душу, а не ограничивалось лишь механическою стороною дела, как это ведется в некоторых школах; наконец, через ваше сердечное, простое обращение с нами, позволявшее нам откровенно беседовать с вами и пользоваться вашими добрыми советами.

Спасибо вам и за драгоценный подарок – общую дидактику, составленную вами для учителей церковно-приходских школ, которой мы и будем руководствоваться в нашей педагогической деятельности".

15 марта 1902 года иеромонах Фаддей был возведен в сан архимандрита и назначен на должность инспектора Уфимской Духовной семинарии...
.................................

Игумен Дамаскин (Орловский)

«Мученики, исповедники и подвижники благочестия
Русской Православной Церкви ХХ столетия.
Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3»
Тверь. 2001. С. 481-565

Подробнее можно прочесть на сайте

Портрет священномученика Фаддея Успенского, сделанный по фотографии.

Будущий священномученик Фаддей (1872-1937) родился в многодетной семье потомственного священника. Его дедушка почитался людьми как молитвенник. Из девяти внуков ближе всех ему пришелся Ваня, которого он ласково называл «архиереем». Что, в конце концов, и сбылось.

Учась в Духовной академии, однажды Иван спросил у отца: «Мне все говорят о монашестве, но в монашестве человек отделяется от людей, так как монах закрыт в стенах монастыря…» Отец-священник ответил: «Нет, он не отделен от людей, только он служит людям особенным образом».

Ивану Успенскому посчастливилось побывать на литургии, которую служил святой Иоанн Кронштадтский. «За обедней о сне речи не было и от прочего был храним в молитве с о. Иоанном, которого образ не выходил из ума …», - писал он позже в своем дневнике.

После окончания учебы Иван принял монашеский постриг. В 1908 году, в 36 лет, стал епископом.

Женатый «жених»

Помогал владыка Фаддей и добрым советом, и молитвой. Люди заметили, что если попросишь о чем владыку - помощь идет. Как то раз к владыке Фаддею пришла мать невесты накануне свадьбы - просить благословения. Она с гордостью поделилась, что ее дочери встретился богатый жених, который преподносил дорогие подарки.

В ответ на просьбу матери архипастырь сказал: «Подождите немного. Подождите две недели». Женщина возмутилась, так как уже был приготовлен стол и приглашены гости. Но владыка попросил подождать. Мать семейства побоялись ослушаться архиепископа и отложила торжество на две недели.

На четырнадцатый день приехала жена «жениха» с двумя детьми и забрала мужа домой.

Много и других случаев чудесной помощи людям вспоминают очевидцы из жизни святого архиепископа Фаддея. Однажды, когда Волга вышла из берегов и угрожала затопить поля, жители этих мест обратились за помощью к архиепископу Фаддею.

Владыка пошел с крестьянами на берег реки, отслужил молебен, благословив воды. И воды убыли.

Одна девушка заключила пари (!) - о том, что она причастится без исповеди. Подошла к Чаше, но служивший владыка Фаддей остановил ее словами: «Не делайте греха. Поисповедуйтесь сначала». Такая прозорливость владыки, откуда-то «узнавшего» про ее «смелый поступок», так поразила девицу, что она искренне раскаялась.

В одной семье сын, в 20-х годах занимавший крупный партийный пост, сошел с ума, и его поместили в больницу. Мать приехала к нему, сын встал перед ней на колени, умоляя забрать его отсюда. Женщина пошла советоваться к архиепископу Фаддею. Он сказал:

«Возьми немедленно: он никому из вас не принесет зла, и терпи его до самой смерти».

Супруги сделали так, как благословил владыка. Больной умер во время войны; перед смертью он обратился к Богу и причастился.

Епископ Владимиро-Волынский Фаддей (Успенский). 1908 год. Фото с сайта kizhi.karelia.ru

Покаяние обновленца

После революции владыка Фаддей защищал Православие от обновленцев, хотевших создать «Красную церковь» в союзе с коммунистами. Для защиты владыке порой не надо было говорить ни слова проповедей: хватало одного факта своего присутствия.

Идеолог обновленчества в Астрахани священник Ксенофонт Цендровский писал так: «Совесть моя была спокойна, потому что мне казалось, что я делаю какое-то нужное и правое дело. Но вот я увидел владыку Фаддея; я смотрел на него и чувствовал, как в душе моей совершается какой-то переворот. Я не мог вынести чистого взгляда, который обличал меня в грехе и согревал всепрощающей любовью, и поспешил уйти».

Отзыв патриарха

Свт. Тихон, патриарх Московский и всея Руси. Фото: liveinternet.ru

При таком непосредственном влиянии на людей архиепископ Фаддей не был «администратором», у него даже не было канцелярии и не было секретаря. Никаких дисциплинарных взысканий, даже резких слов он никому не сказал в жизни.

Утром и вечером владыка Фаддей служил в церкви, а когда не служил, почти всякий мог прийти на прием. Однажды сельский батюшка пришел к нему прямо с дороги, в шесть утра, – и был принят.

Никаких архиерейских сборов на свое «проживание» владыка также не вел. Один приход брал на себя обеспечение его питанием, другой – извозчиком, третий отвечал за «состояние риз», на которые сам вл. Фаддей не обращал внимания.

Однажды, когда вл. Фаддей был в Москве, патриарх Тихон, очень его любивший, подарил ему красное (цвет мучеников) бархатное облачение, сшитое специально для него, ровно по мерке владыки – чтобы тот, по обыкновению, кому-то сразу не отдал подарка.

«Это необыкновенный человек. Но его нужно беречь, потому что такой крайний аскетизм, полнейшее пренебрежение ко всему житейскому отражается на здоровье. Владыка избрал святой, но трудный путь, немногим дана такая сила духа. Надо молиться, чтобы Господь укрепил его на пути этого подвига», - говорил о нем патриарх Тихон.

«Настоящее христианское время»

Заглавный лист проповеди архиепископа Фаддея, сказанной в церкви во имя преподобного Афанасия Афонского г. Астрахани.

В 1919 году владыка Фаддей был впервые арестован и помещен во Владимирскую тюрьму. С ним на нарах сидел и митрополит Кирилл (Смирнов), третий кандидат на патриаршую кафедру по завещанию патриарха Тихона. Один из самых умных и стойких иерархов Русской Церкви так писал в своих воспоминаниях об арх. Фаддее:

«Страшная тюремная обстановка среди воров и убийц подействовала на меня удручающе… Владыка Фаддей, напротив, был спокоен и, сидя в своем углу на полу, все время о чем-то думал, а по ночам молился. Как-то ночью, когда все спали, а я сидел в тоске и отчаянии, владыка взял меня за руку и сказал:

«Для нас настало настоящее христианское время. Не печаль, а радость должна наполнять наши души. Сейчас мы должны открыться для подвига и жертв. Не унывайте. Христос ведь с нами!»

Моя рука была в его руке, и я почувствовал, как будто по моей руке бежит какой-то огненный поток. В какую-то минуту во мне изменилось все, я забыл о своей участи, на душе стало спокойно и радостно.

Я дважды поцеловал его руку, благодаря Бога за дар утешения, которым владел этот праведник».

Как владыка Фаддей спрятал хлеб под подушку

Тюрьма, где принял мученическую кончину архиепископ Фаддей (Успенский). Фото с сайта kuz1.pstbi.ccas.ru

Когда владыке Фаддею в тюрьму приносили передачи, он отдавал все старосте камеры, который делил передачу на всех сокамерников. Но был случай, когда архиепископ часть продуктов спрятал под подушку, и только после этого отдал оставшуюся часть старосте и попросил разделить между заключенными.

Митрополит Кирилл удивился такому «утаиванию» продукта, а владыка Фаддей тут же объяснился: «Нет, нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли его сегодня на довольствие?»

Тем же вечером прибыл отбывать заключение епископ Афанасий (Сахаров), и его поместили в камеру к владыке Фаддею. Вот и пригодился сделанный заранее запас архиепископа! Несентиментальный митрополит Кирилл тут же рассказал епископу Афанасию о том, как владыка Фаддей «предсказал» его прибытие.

Сажали и арестовывали арх. Фаддея не однажды. А в промежутках между арестами и тюрьмой он беззаветно служил. Когда власти лишили его регистрации, и митрополит Сергий (Страгородский) назначил на Тверскую кафедру, которую ранее занимал арх. Фаддей, архиепископа Никифора (Никольского), признание и почитание арх. Фаддея было столь безусловно, что духовенство епархии по-прежнему сносилось с ним, как со своим правящим архиереем.

Божия Матерь заступилась

Крест на месте убийства Свщмч. Фаддея. Фото с сайта brooklyn-church.org

В 1937 году архиепископ Фаддей снова был арестован. После мучительных допросов его поместили в камеру к уголовникам, которые стали над ним издеваться. А ночью главарю уголовников явилась Пресвятая Богородица и повелела: «Не трогайте святого мужа, иначе все вы лютой смертью погибнете!»

Утром испуганный главарь рассказал уголовникам о том, что видел ночью. Они решили посмотреть, жив ли еще владыка после их мучений. Заглянули под нары и увидели, что от старенького «попа» исходит необычное сияние. Уголовники бросились просить прощения и больше не обижали святителя. Все они дожили до глубокой старости и умерли своей смертью.

Обретение мощей

Рака с мощами священномученика Фаддея в Вознесенском соборе Твери. Фото с сайта brooklyn-church.org

Святителя Фаддея казнили 31 декабря 1938 года. Ходили слухи, что его утопили в яме с нечистотами. Тюремный врач предупредила верующих, что вскоре владыку повезут хоронить. На кладбище были в это время две женщины. Завидев сани, они спросили: - Кого это вы привезли?

Фаддея вашего привезли! - ответил один из конвойных.

Тело владыки было завернуто в брезент, но в выкопанную неглубокую яму его опустили в нижней одежде.

Весной после Пасхи 1938 года несколько смелых женщин вскрыли могилу и переложили тело архиепископа в простой гроб. Одна из женщин вложила в руку владыке пасхальное яйцо. На месте могилы был поставлен крест и на нем сделана надпись, но вскоре он был уничтожен властями.

Прошло много лет. Храм, стоящий на кладбище, был разрушен, снесена и уничтожена большая часть памятников и крестов, и долгое время не могли определить точное место могилы архиепископа. Только 26 октября 1993 года произошло обретение честных останков святителя Фаддея. Теперь они находятся в Вознесенском соборе Твери.

Из записей свщм. Фаддея:

В моменты, когда испытания, встречающиеся на пути, превысят меру терпения, священник «должен иметь такую веру, чтобы видя совершенное бессилие своего слова, возложить упование на всесильную благодать, которая и наиболее огрубевшие души смягчает, отверзая для восприятия слова пастыря даже сердца людей, желавших “искусить беззлобство его”.»

Использованы источники:

Иеромонах Дамаскин (Орловский). Житие священномученика Фаддея, архиепископа Тверского. Тверь, 1997.

А рхиепископ Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Лукоянского уезда Нижегородской губернии в семье священника Василия и жены его Лидии, у которых было семь сыновей и две дочери. Дед будущего владыки тоже был священником, и домашние почитали его как сугубого молитвенника, как человека, имевшего глубокую веру и любящее, кроткое и снисходительное сердце. Из всех внуков дедушка больше других любил Ивана, которого называл архиереем.

После окончания Нижегородской Духовной семинарии Иван Успенский поступил в Московскую Духовную Академию. Во время учебы в МДА Иван по благословению ректора стал обращаться за духовными советами к иеромонаху Герману, известному старцу, подвизавшемуся в Гефсиманском скиту при Троице-Сергиевой Лавре. Весной, по окончании 4 курса Академии, Иван ездил на каникулы домой, в Нижний Новгород. Перед отъездом, по заведенному обычаю, он зашел к отцу ректору. После краткой беседы, прощаясь, отец ректор посмотрел на его худобу и шутливо сказал: «А вы поправляйтесь, будете архимандритом или епископом».

Дома Иван переговорил с отцом относительно выбора пути: не стать ли ему священником? Говорили о трудностях и особенностях священнического служения. В частности, Иван спросил отца, есть ли в Нижегородской епархии неженатые священники. Выяснилось, что нет ни одного. Иван сказал, что ему все говорят о монашестве.

– Ну что ж, – ответил отец. – монашество дело хорошее, но его нужно принимать обдуманно, зная, что принимаешь его добровольно и навсегда.

– Но в монашестве человек отделяется от людей, так как монах закрыт в стенах монастыря.

– Нет, он не отделен от людей, только он служит людям особенным образом.

Прощание с домашними перед отъездом было, как всегда, трогательным. В этот день он сказал матери, что при каждом прощании он оставляет, кажется, более, чем прежде. За обедом говорил с отцом и матерью, с братом Александром о значении внешних подвигов, особенно связанных с оставлением семьи; для некоторых внешние подвиги есть единственный путь к устроению духовной жизни... В тот же день после чая и краткой молитвы Иван поблагодарил всех, попрощался и выехал в Москву. Молитвенное воспоминание соединилось со скорбным чувством разлуки с любимыми домашними, которая со временем должна была стать окончательной. В академии его ждали ученые занятия, но главное – тот же подвиг, та же молитва, неусыпная работа над своей душой.

18 января 1895 года Троице-Сергиеву Лавру посетил протоиерей Иоанн Кронштадтский. Иван впервые увидел его и, по обыкновению, бывшему за службами отца Иоанна, причащался Святых Таин со многими студентами академии. Он писал в дневнике: «За благодарственною молитвою видеть пришлось выражение лица, которое со смущением только вместил слабый ум...это было лицо ангела! Здесь одно небесное житие и нет ничего земного. Умиленное славословие и благодарение о неизреченном даре, значение которого он так ясно понимал и видел...». В 1896 году Иван окончил Московскую Духовную Академию.

В августе 1897 года Иван был пострижен в монашество с наречением ему имени Фаддей и рукоположен в сан иеродиакона в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. 21 сентября иеродиакон Фаддей рукоположен в иеромонаха и назначен преподавателем Смоленской Духовной семинарии. В 1890 году он был переведен в Уфимскую Духовную семинарию. Здесь за диссертацию «Единство книги пророка Исаии» он получил степень магистра богословия. В 1902 году он был назначен инспектором, а затем – ректором той же семинарии с возведением в сан архимандрита, а через год – ректором Олонецкой Духовной семинарии.

21 декабря 1908 года архимандрит Фаддей был хиротонисан во епископа Владимиро-Волныского, викария Волынской епархии. Став епископом, он не изменил взятому на себя подвигу, сурово постился и много молился, всю свою жизнь вверив Богу. Пасомые сразу почувствовали в нем человека святой жизни, образец кротости, смирения и чистоты. Жил он сначала во Владимире Волынском, а затем в Житомире, при кафедральном соборе.

В феврале 1917 года епископ Фаддей получил временное назначение во Владикавказ и в конце февраля отправился в путь. Начиналась гражданская смута. Железнодорожники бастовали, солдаты останавливали и захватывали поезда. С большим трудом епископ Фаддей добрался до Владикавказа. Приехав в город, оп прямо с вокзала отправился в собор и отслужил литургию. Епископ Фаддей неустанно учил паству оправдывать жизнью христианское звание и спасаться через православную веру. Это было чрезвычайно важно для населения российской окраины.

В 1917 году Волынь оккупировали поочередно то немцы, то поляки, то петлюровцы. В 1919 году архиепископ Евлогий (Георгиевский), управляющий Волынской епархией, был вне епархии, и епископ Фаддей стал правящим архиереем этой епархии, ввергнутой тогда во все ужасы оккупации, междоусобицы и разрушения. В это трудное время он духовно окормлял и поддерживал свою многотысячную паству. Для населения города его пребывание на архиерейской кафедре в столь тяжелое время было большим утешением. В его лице жители получили бесстрашного защитника всех, кого несправедливо преследовали в то время власти.

Спустя некоторое время владыка Фаддей был арестован. Сразу же после его ареста православные жители города Житомира написали заявление в Волынскую ЧК с просьбой отпустить владыку. Они писали: «Епископ Фаддей много лет известен в городе Житомире, где нет храма, в котором бы он не богослужил и не проповедовал. Нам известна и его личная жизнь как молитвенника и пастыря. Никогда епископ Фаддей не вмешивался в политику, ничего не предпринимал против советской власти, ни к чему противозаконному никого и никогда не призывал. Арест епископа Фаддея весьма тревожит все православное население города и его окрестностей, каковое волнуется тем, что лишено возможности молиться со своим любимым архипастырем и пользоваться его духовным руководством. Все мы ручаемся в том, что епископ Фаддей стоит вне политики, и просим освободить его из заключения под вашу ответственность». Православными была избрана делегация из шести человек, которой было поручено объясняться с властями. Но власти не отпустили епископа, а перевели его в Харьковскую тюрьму.

Сопровождавший владыку начальник секретного отдела Волынской ЧК Шаров, понимая, насколько неубедительны обвинения против епископа, 19 февраля 1922 года подал свое особое мнение: «Епископ Фаддей, как высшее духовное лицо в Волыни... действовавший, безусловно, во вред советской власти, ни в коем случае не может быть возвращен на Волынь. Со своей стороны считал бы его политически неблагонадежным; как находящегося на Волыни более пятнадцати лет и пользующегося большим авторитетом среди местного населения выслать из пределов Украины в распоряжение высшего духовенства РСФСР под негласное наблюдение местных органов ЧК».

25 февраля ВУЧК, рассмотрев дело епископа Фаддея, постановила: Гражданина Успенского И. В. «выслать в административном порядке с правом жительства только в одной из центральных северных губерний РСФСР и Западной Сибири со взятием подписки о регистрации в органах ЧК».

9 марта 1922 года епископ Фаддей был освобожден из Харьковской тюрьмы и на следующий день выехал в Москву. По прибытии в Москву он сразу пошел к Патриарху Тихону. Рассказав об обстоятельствах своего "дела" и о том, что его выслали из Украины и вряд ли допустят обратно, он просил Патриарха определить его на кафедру в один из волжских городов, поскольку сам он родился в Нижнем Новгороде. Находясь в Москве, Архиепископ Фаддей принимал деятельное участие в работе Священного Синода при Патриархии. Служил владыка большей частью на Валаамском подворье. Он часто проповедовал, причем к проповедям готовился с великим тщанием, стараясь, чтобы каждое слово было произнесено от сердца, основано на опыте, было растворено благодатью, внешне не имело лишнего, но было точно, образно и доходчиво.

В марте месяце 1922 года большевики приступили к изъятию церковных ценностей. Началось новое гонение на Православную Церковь. Патриарх Тихон переехал из Троицкого подворья в Донской монастырь, где вскоре он был арестован. Управление Православной Церковью Патриарх передал митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Лишенный властями возможности переехать для управления Церковью в Москву, митрополит составил воззвание к российской пастве. Два экземпляра воззвания были переданы им через ехавшего в Москву священника Архиепископу Фаддею и протопресвитеру Димитрию Любимову. Архиепископ Фаддей был обвинен в том, что он способствовал печатанию воззвания. Владыка все обвинения категорически отверг. В сентябре 1922 года по "делу" архиепископа было составлено обвинительное заключение: «...распространением нелегально изданных посланий митрополита Агафангела проявил враждебное отношение к советской власти и, принимая во внимание его административную высылку из пределов УССР за контрреволюционную деятельность... Успенского, как политически вредный элемент, подвергнуть административной высылке сроком на один год в пределы Зырянской области».

Из Москвы Архиепископа Фаддея перевезли вместе с митрополитом Кириллом (Смирновым) по Владимирскую тюрьму. Передачи владыке в тюрьму собирала Вера Васильевна Трукс. Архиепископ Фаддей целиком отдавал их старосте камеры, и тот делил на всех. Но однажды, когда «поступила обычная передача, – вспоминал митрополит, – владыка отделил от нее небольшую часть и положил под подушку, а остальное передал старосте. Я увидел это и осторожно намекнул владыке, что, дескать, он сделал для себя запас. "Нет, нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли его сегодня на довольствие?" Вечером привели в камеру епископа Афанасия (Сахарова), и владыка Фаддей дал ему поесть из запаса».

Не только продукты раздавал владыка в тюрьме, но и все, что получал из одежды или из постельных принадлежностей. Епископу Афанасию владыка отдал подушку, а сам спал, положив под голову руку. Одному из заключенных он отдал свои сапоги и остался в шерстяных носках. Предстоял этап. С воли передали ему большие рабочие ботинки со шнурками. На этапе, неподалеку от Усть-Сысольска, у него развязался шнурок на ботинке, он остановился и немного, пока управлялся со шнурком, поотстал. Один из конвоиров со всей силы ударил Архиепископа кулаком по спине, так что тот упал, а когда поднялся, то с большим трудом смог догнать партию ссыльных.

В ссылке архиепископ Фаддей жил в поселке, где вместе с ним были митрополит Кирилл (Смирнов), архиепископ Феофил (Богоявленский), епископы Николай (Ярушевич), Василий (Преображенский) и Афанасий (Сахаров). Летом 1923 года срок ссылки закончился и архиепископ Фаддей уехал в Волоколамск под Москвой. Здесь он жил, а служить ездил в московские храмы.

Осенью 1923 года церковно-приходской совет при Астраханском кафедральном Успенском соборе, состоящий из представителей всех православных обществ города Астрахани, направил прошение Патриарху Тихону, в котором подробно описывалось положение православных в епархии. Вскоре состоялось заседание Священного Синода под председательством Патриарха Тихона, который, рассмотрев прошение православных астраханцев, постановил: «Предложить Высокопреосвященному Фаддею немедля выбыть из Москвы к месту своего служения».

20 декабря 1923 года архиепископ Фаддей выехал в Астрахань. Ехал он без сопровождения, в старенькой порыжевшей рясе, с небольшим потрепанным саквояжем и с узелком, где были зеленая жестяная кружка и съестной припас, к которому, впрочем, он не притронулся. Всю дорогу архиепископ Фаддей или читал, поднимая книгу близко к глазам, или молча молился, или дремал. Когда подъезжали к городу, стал слышен колокольный звон. Только лишь поезд остановился, купе заполнилось встречавшим архиепископа духовенством. Все подходили к нему под благословение, искали глазами багаж и с удивлением обнаруживали, что никакого багажа не было.

Владыка смутился торжественностью встречи; выйдя на перрон, он смутился еще больше, увидев толпу встречающих, а на вокзальной площади – людское море. У вокзала архиепископа ожидала пролетка, но она не смогла проехать через толпу, и он в окружении людей пошел пешком. Расстояние до церкви было небольшое, но потребовалось около двух часов, чтобы дойти до нее. Моросил мелкий холодный дождь, было грязно, но это нисколько не смущало владыку Фаддея. Около одиннадцати часов дня он дошел до храма, и началась литургия. Был воскресный день, праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость». Облачение для владыки нашли с трудом, потому что оно хранилось в богатой ризнице кафедрального собора, захваченного обновленцами. Облачение привезли из Покрово-Болдинского монастыря, оно принадлежало архиепископу Тихону (Малинину). Мантия принадлежала замученному в 1919 году епископу Леонтию (Вимпфену), ее отыскали у одного из монахов Иоанно-Предтеченского монастыря; посох принадлежал замученному в 1919 году архиепископу Митрофану (Краснопольскому). Литургия закончилась в три часа дня, но до пяти часов вечера он благословлял молившихся в храме и собравшейся вокруг храма народ. Ему показали могилы расстрелянных в 1919 году священномучеников Митрофана и Леонтия, и он часто потом приходил сюда служить панихиды.

Сразу же по приезде какие-то сердобольные старушки принесли владыке чуть ли не дюжину только что сшитого белья; староста храма святого князя Владимира, заметив на ногах владыки старенькие, с заплатками сапоги, принес ему хорошую теплую обувь. Все это владыка немедленно раздал нищим. Жил архиепископ в двух комнатах дома, который находился недалеко от Покровской церкви. Каждое утро и каждый вечер владыка шел одной и той же дорогой, через парк, в храм. Каждый раз здесь архиепископа встречали люди, чтобы идти в храм вместе с ним. И долго-долго потом эта дорога называлась "Фаддеевской".

Архиепископ Фаддей приехал в разгар обновленчества. У православных осталось десять церквей; обновленцы захватили девять церквей и два монастыря и намеревались захватить остальные. В конце мая к архиепископу пришел Аркадий Ильич Кузнецов, духовный сын владыки, юрист по профессии.

– Вот хорошо, что Вы пришли, – сказал архиепископ. – Давайте подумаем, что делать с обновленцами. Заберут они все наши храмы. Я думаю, надо бы подать жалобу в Москву и поехать с ней Вам и представителям от Церкви.

Перед отъездом архиепископ Фаддей вручил Аркадию Ильичу письмо на имя Патриарха Тихона, к которому нужно было зайти, прежде чем идти с жалобой к правительственным чиновникам. Патриарх принял делегацию, расспросил, как живет Преосвященный Фаддей, как себя чувствует, как относятся к нему верующие, и, не ожидая ответа, продолжил:

– Знаете ли Вы, что владыка Фаддей святой человек? Он необыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви - явление необычайное. Но его нужно беречь, потому что такой крайний аскетизм, полнейшее пренебрежение ко всему житейскому отражается на здоровье. Разумеется, владыка избрал святой, но трудный путь, немногим дана такая сила духа. Надо молиться, чтобы Господь укрепил его на пути этого подвига.

В августе 1924 года Патриарх Тихон пригласил архиепископа Фаддея приехать в Москву на праздник Донской иконы Божией Матери. Владыка выехал в сопровождении келейника и А.И. Кузнецова. Выехали из Астрахани 29 августа, намереваясь приехать в Москву утром 31 августа, чтобы вечером участвовать в праздничном богослужении. Но поезд опоздал на сутки, и они прибыли только вечером 1 сентября, когда торжества по случаю праздника закончились. 3 сентября у Архиепископа Фаддея был день Ангела; он служил литургию в храме Донской иконы Божией Матери, а по окончании ее Патриарх Тихон пригласил его к себе на скромный завтрак.

Во время завтрака Патриарх сказал теплое, сердечное слово в адрес именинника, назвал владыку светочем Церкви, чудом нашего времени. В ответ архиепископ Фаддей сказал об исповеднической деятельности Патриарха, о его мужестве в деле управления Церковью. Когда завтрак подошел к концу, Патриарх подозвал своего келейника и что-то тихо сказал ему. Тот вышел и вскоре вернулся со свертком.

– Ну вот, Преосвященнейший, – сказал Патриарх, – Вам именинный подарок – по русскому обычаю. Это облачение, причем красивое и сшитое по Вашей фигуре. Хотел подарить отрезом, да ведь вы такой человек - все равно... кому-нибудь отдадите... Да... тут еще мантия, ведь ваша-то, поди, старенькая...

Архиепископ, принимая подарок, собирался было поблагодарить Патриарха, но тут сверток выскользнул, и из него выпал небольшой красный бархатный футляр.

– Да, тут еще маленькое прибавление... Как это я забыл сказать о нем, - широко улыбаясь, сказал Патриарх.

Архиепископ Фаддей открыл футляр. В нем был бриллиантовый крест на клобук. Подарок Святейшего был кстати. Астраханский владыка в этом отношении почти не заботился о себе. Он ходил в старенькой залатанной рясе, в стареньких, чиненых сапогах, имел одно облачение и одну митру, но всегда был готов сказать слово утешения другому, оказать ему помощь, выслушать его. Зная, что архиепископ принимает в любое время, некоторые пользовались этим и приходили к нему рано утром. Владыка вставал с постели, наскоро умывался, одевался и безропотно принимал посетителя.

После смерти Патриарха Тихона в 1925 году обновленцы, добиваясь участия православных епископов в обновленческом соборе, обратились к архиепископу Фаддею с приглашением принять участие в работе по подготовке собора. Владыка ответил: «Имею честь сообщить, что на принятие участия в организационной работе по созыву третьего Всероссийского Поместного собора я не имею канонически законного полномочия».

За все время своего пребывания в Астрахани архиепископ Фаддей ни одного слова не сказал против обновленцев публично, но пример его личной жизни был красноречивее любых слов. Идеолог обновленчества в Астрахани священник Ксенофонт Цендровский, принося публично покаяние в грехе раскола, сказал:

– Долго я коснел в грехе обновленчества. Совесть моя была спокойна, потому что мне казалось, что я делаю какое-то нужное и правое дело. Но вот я увидел владыку Фаддея; я смотрел на него и чувствовал, как в душе моей совершается какой-то переворот. Я не мог вынести чистого, проникновенного взгляда, который обличал меня в грехе и согревал всепрощающей любовью, и поспешил уйти. Теперь я ясно сознавал, что увидел человека, которому можно поклониться не только в душе, но и здесь, на Ваших глазах.

Нравственное влияние Архиепископа Фаддея на паству было огромное. Денег владыка ни от кого не брал, и несколько приходов заботу о материальном его обеспечении взяли на себя. Квартиру, освещение, отопление и другие расходы, связанные с квартирой, оплачивал приход Покровской церкви, пользование пролеткой – приход церкви св. Иоанна Златоуста. Приход церкви св. апостолов Петра и Павла оплачивал расходы на продовольствие, обувь и одежду. Деньги выдавались келейнице владыки Вере Васильевне. Церковь святого князя Владимира покупала материал и оплачивала шитье из него иподиаконских стихарей и архиерейских облачений, хотя сам владыка предпочитал служить в одном и том же ветхом желтом облачении, а летом в белом полотняном.

В управлении Астраханской епархией архиепископ Фаддей почти устранился от административной части. У него не было канцелярии. Была только именная печать для ставленнических грамот и указов о назначениях и перемещениях. За всю свою архиерейскую деятельность владыка ни на кого не накладывал дисциплинарных взысканий: никто не слышал от него упрека или грубого слова, сказанного в повышенном тоне. формуляров на духовенство не велось после того, как во время революции была уничтожена консистория. Да и не было у архиепископа времени для ведения канцелярских дел. Утром и вечером – служба в церкви, днем – прием посетителей, постоянно толпившихся на лестнице, в коридоре и во дворе. Какой-то сельский священник, узнав о простоте приема посетителей архиепископом, пришел к нему прямо с парохода в шесть часов утра. И был принят. Священнику пришлось ждать всего минут десять, пока владыка умывался.

Соборным храмом служила архиепископу Фаддею церковь святого князя Владимира, которая вмещала несколько тысяч верующих. В храме св. апостолов Петра и Павла он служил воскресные всенощные и читал акафист святителю Николаю Чудотворцу. Покровская церковь стала для него Крестовой церковью; в ней он бывал ежедневно и почти ежедневно служил литургию. Постом Архиепископ Фаддей любил служить в единоверческой церкви. Все знали, что каждый день владыка где-нибудь служит. Но были у него постоянно заведенные богослужения. В церкви св. апостолов Петра и Павла он служил всенощную каждую среду, в четверг – акафист святителю Николаю Чудотворцу, в пятницу – акафист Божией Матери в Покровской церкви, в воскресенье – акафист Спасителю в Князь-Владимирском соборе. После службы он проводил беседы; в церкви св. апостолов Петра и Павла разъяснял Новый Завет. В церкви стояла глубокая тишина и какой-то проникновенный покой. После акафиста в Покровской церкви по пятницам Архиепископ Фаддей разъяснял Ветхий Завет, а после акафиста в воскресенье предлагал жития святых дня. Проповеди он говорил за каждой литургией, даже и тогда, когда бывал нездоров. В Астрахани владыка произнес более трехсот проповедей и поучений, не считая многочисленных бесед после акафистов, когда он разъяснял Священное Писание, но записей речей он не хранил. Обычно их брал себе ключарь прот. Д. Стефановский или переписчицы. Они снимали с них копии и передавали какому-нибудь почитателю владыки.

29 октября 1926 года был арестован Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский). В права Местоблюстителя вступил архиепископ Ростовский Иосиф (Петровых). 8 декабря он издал распоряжение, в котором назначил заместителей по управлению Церковью архиепископов: Екатеринбургского Корнилия (Соболева), Астраханского Фаддея (Успенского) и Угличского Серафима (Самойловича). Архиепископ Иосиф вскоре был арестован. Архиепископ Корнилий был в ссылке и не мог выполнить возложенное на него поручение, и посему в середине декабря архиепископ Фаддей выехал из Астрахани в Москву, чтобы приступить к исполнению возложенных на него обязанностей по управлению Церковью. В Саратове он был, по распоряжению Тучкова, задержан и отправлен в город Кузнецк Саратовской области. Только в марте 1928 года власти разрешили ему выехать из Кузнецка. Митрополит Сергий, освобожденный к тому времени из тюрьмы, назначил его архиепископом Саратовским.

Рассказывают, что однажды, когда Волга вышла из берегов, грозя затопить дома и поля, крестьяне пришли к Архиепископу Фаддею просить о помощи. Он вышел вместе с народом на берег реки, отслужил молебен, благословил воду, и после этого она начала быстро спадать.

В ноябре 1928 года владыка Фаддей был переведен в Тверь. Здесь он поселился на тихой улочке в угловом доме с крошечным садом, огороженным высоким деревянным забором. В саду вдоль забора шла тропинка, по которой он подолгу ходил и молился, особенно по вечерам. После молитвы он благословлял на все стороны город и уходил в дом.

Неподалеку от города, в селе Пречистый Бор архиепископ Фаддей снимал дачу и ездил туда, когда хотел поработать. Но и там часто верующие посещали его. По свидетельству многих прихожан, владыка обладал даром прозорливости и исцеления. Как-то пришла к владыке женщина и сказала:

– К дочке ходил богатый жених и приносил подарки. У нас завтра свадьба. Благословите.

– Подождите немного. Подождите две недели, – ответил архиепископ Фаддей.

– Ну, как же подождать, у нас все приготовлено: и колбасы куплены, и вино, и студень наварен.

– Нужно подождать немного, – сказал Архиепископ.

Через две недели приехала жена "жениха" с двумя маленькими детьми и забрала его домой.

Житель Твери Александр Куликов, когда ему было три года, упал и сильно расшибся. В боку образовалась опухолью. Его мать обратилась к хирургу, и тот предложил сделать операцию, хотя сам сомневался в положительном ее исходе. Сильно скорбя, мать понесла мальчика в храм к литургии. Служил архиепископ Фаддей. Со слезами мать поднесла мальчика ко святой Чаше. Владыка спросил, о чем она плачет. Выслушав, он сказал, что операцию делать не нужно, надо помазать больное место святым маслом. Она так и сделала, и мальчик вскоре поправился.

Всех приходящих к нему Архиепископ Фаддей принимал с любовью, не отказывая никому. Он знал, что сейчас время скорбей, и кому, как не архипастырю, утешать свою паству. Многие, видя его праведную жизнь и веря в его молитвенное предстательство перед Богом, ходили к нему за благословением на те или иные начинания. И он всегда в этих случаях благословлял, определенно говоря "да" или "нет". Проповеди владыка говорил за каждой литургией. По свидетельству всех знавших владыку, в его образе паства видела молитвенника и подвижника, подобного древним русским святым.

В Твери православные люди любили владыку. Часто его карету сопровождало много верующих, и люди, завидя издали архиепископа, кланялись ему, а он, остановив пролетку, благословлял народ. Возил владыку один и тот же извозчик. Властей раздражала любовь народа к архиепископу Фаддею. Часто бывало, когда извозчик подъезжал к дому владыки, к нему подходил чекист и говорил: «Не езди больше с владыкой, а то мы тебя убьем». Незадолго перед своим арестом Архиепископ Фаддей сказал извозчику: «Не бойся, смерти не надо бояться, сегодня человек живет, а завтра его не будет». Не прошло и недели после этого разговора, как извозчик скончался.

1936 год. Власти отбирали у православных последние храмы. Обновленцы ездили по Тверской епархии, требуя от настоятелей храмов передачи их обновленцам. Но духовенство, хорошо зная своего архиепископа-подвижника и его наставления относительно обновленцев, не поддавались ни на уговоры, ни на угрозы. 29 сентября 1936 года власти лишили архиепископа Фаддея регистрации и запретили ему служить, но владыка продолжал служить в последнем храме за Волгой.

В декабре 1936 года митрополит Сергий назначил на Тверскую кафедру архиепископа Никифора (Никольского), но признание архиепископа Фаддея великим праведником было столь безусловно, что духовенство епархии по-прежнему сносилось с ним, как со своим правящим архиереем.

Летом 1937 года начались массовые аресты. Многие из духовенства и мирян во главе с жившим на покое епископом Григорием (Лебедевым) были арестованы в городе Кашине и расстреляны. Было арестовано почти все духовенство Твери и области. Следователи расспрашивали об архиепископе Фаддее. Вызывались в НКВД в качестве свидетелей и обновленцы, которые давали показания против архиепископа.

20 декабря, около восьми часов вечера, сотрудники НКВД пришли арестовать владыку Фаддея. Перерыли весь дом, обыскивали до пяти часов утра, но ни денег, ни чего-либо ценного не нашли. Взяли панагию, кресты, потир, дароносицу, облачение, двадцать семь штук свечей, тридцать четок, духовные книги, тетради с записями Архиепископа, официальные циркуляры Московской Патриархии, фотографии, два архиерейских жезла.

На допросах в тюрьме архиепископ Фаддей держался мужественно. Следователи пытались узнать, как и кто помогал ему материально, и хотели обвинить владыку в контрреволюционной деятельности. Он отвечал: «Материальная помощь передавалась мне лично в церкви в виде доброхотных подношений, фамилии этих лиц я назвать не имею возможности, так как их не знаю… В контрреволюционной деятельности виновным себя не признаю».

Недолго пробыл владыка в тюрьме, но и в эти последние дни ему пришлось претерпеть множество унижений. Тюремное начальство поместило владыку в камеру с уголовниками, и те насмехались над ним, старались его унизить. И тогда Матерь Божия Сама заступилась за Своего праведника. Однажды ночью Она явилась главарю уголовников и грозно сказала ему: «Не трогайте святого мужа, иначе все вы лютой смертью погибнете». Наутро тот пересказал сон товарищам, и они решили посмотреть, жив ли еще святой старец. Заглянув под нары, они увидели, что оттуда изливается ослепительный свет, и в ужасе отшатнулись, прося у святителя прощения. С этого дня все насмешки прекратились и уголовники даже начали заботиться о владыке. Начальство заметило перемену в отношении заключенных к владыке, и его перевели в другую камеру.

Через десять дней после ареста Архиепископ Фаддей был приговорен к расстрелу. Он обвинялся в том, что «являясь руководителем церковно-монархической организации, имел тесную связь с ликвидированной церковно-фашистской организацией в г. Кашине (участники которой в числе 50 человек приговорены к высшей мере наказания) давал задания участникам на организацию и насаждение церковно-монархических групп и повстанческих ячеек, по Карельскому национальному округу через своего посланца Орлова Митрофана, осужденного к ВМН - расстрелу, осуществлял руководство по сбору средств на построение нелегального монастыря и руководил организацией систематической агитации». Святитель Фаддей был казнен 31 декабря 1937 года.

После его смерти тюремный врач предупредила верующих, что вскоре владыку повезут хоронить. 2 января 1938 года. Около четырех часов дня. Скоро будет смеркаться, но еще светло. Со стороны тюрьмы через замерзшую Волгу двигались сани по направлению к кладбищу. На кладбище были в это время две женщины. Они спросили:

– Кого это вы привезли?

– Фаддея вашего привезли! - ответил один из них.

Тело владыки было завернуто в брезент, но в выкопанную неглубокую яму его опустили в нижней одежде. Весной после Пасхи 1938 года женщины вскрыли могилу и переложили тело архиепископа в простой гроб. Одна из женщин вложила в руку владыке пасхальное яйцо. На месте могилы был поставлен крест и на нем сделана надпись, но вскоре он был уничтожен властями. Через много лет храм, стоящий на кладбище, был разрушен, снесена и уничтожена большая часть памятников и крестов, и точное место могилы архиепископа Фаддея было забыто.

Все эти годы верующие Твери хранили память о владыке Фаддее и о его могиле. По благословению архиепископа Тверского и Кашинского Виктора иеромонах Дамаскин предпринял попытку обнаружить останки владыки Фаддея. Одна из верующих, долгое время занимавшаяся этими поисками, Ю. Е. Топоркова, осенью 1990 года нашла точное место захоронения владыки. Экспертиза, проведенная в Москве, подтвердила, что найденные останки принадлежат владыке Фаддею.

В 1991 году Синодальная Комиссия по изучению материалов, относящихся к реабилитации духовенства и мирян Русской Православной Церкви, получила сведения из Тверской прокуратуры о реабилитации Архиепископа Фаддея (Успенского).

26 октября 1993 года, в праздник Иверской иконы Божией Матери были обретены честные останки архипастыря-мученика, которые находятся ныне в Вознесенском соборе города Твери.